– Безногий после того, как вломился ко мне, на лифте не спускался. Никуда он не сбежал, – продолжала я.

– Может, он по лестнице спустился.

– Вы когда-нибудь ходили по лестнице на одной ноге?

– Если он настолько инвалид, то как он мог выломать дверь вашей квартиры?

– Хороший вопрос. Вот вы у него и спросите! А я утверждаю: он у себя. Вы должны и ему выломать дверь.

– Без ордера не могу.

– Ну так еще раз говорю: получите ордер.

– Я, конечно, запрошу ордер на обыск, но боюсь, что прокурор потребует доказательств или хотя бы достаточно серьезных косвенных улик.

– Прокурор-шмокурор.

– До свидания.

Боревич поклонился и ушел. Бросил меня. Все меня бросили. С разбитым зеркалом, разбросанными по полу книгами, незакрывающейся дверью, затоптанным мундиром Хенрика и кастрюлей пригоревшего супа. А ему бы это не помешало. Он бы и подгоревшее ел и нахваливал. Сказал бы, что вкус такой… оригинальный. При всех достоинствах Хенрика одно меня в нем поражало: он был жутким обжорой. Ел что угодно и сколько угодно. И на его безупречной фигуре это никак не сказывалось. Не то что какой-нибудь Боревич. Вот что значит бездарный подражатель.

До меня, конечно, доходили нелестные отзывы о полиции, но мне все-таки трудно было поверить в беспомощность моего старшего оперуполномоченного. Интересно, что это значит в их иерархии? На уполномоченного не похож, на старшего – и подавно. Может, оперуполномоченный – это который еще и поет в опере? У нас в клубе для пенсионеров был такой курс, мы учились писать посты в интернете. У меня в общем и целом неплохо получалось. У других – по-разному. Мне даже удалось познакомиться с одним богатым африканцем, оперным певцом. Он хотел перевести свои громадные сбережения в Европу, и ему требовалась помощь. К сожалению, преподавательница запретила мне с ним переписываться. Обозвала его жуликом и прощелыгой. А потом курсы кончились, и наш с певцом контакт прервался.

Так или иначе, время шло, а мое имущество все еще оставалось в руках безногого. Я не могла с этим смириться. К счастью, он не сбежал, а значит, не растратил деньги. Надо до него добраться, и поскорее. Вдруг к нему кто-нибудь явится. Тот, кто захочет купить мои вещи. Барыга. С двоими мне не управиться. А на Боревича полагаться нельзя. Ордер, прокурор, бюрократия.

Надо действовать. На кухне я взяла нож – тот самый, которым резала овощи. Я не собиралась его использовать, но глупо же заявляться к преступнику и угрожать ему, будучи совершенно безоружной. Нож я вымыла, чтобы на потенциальном орудии преступления не висела картофельная кожура и огуречные ошметки, отчего оно выглядело бы жалко, и уверенно шагнула в коридор. Никакого плана у меня не было. В руке я сжимала свое оружие.

Я забарабанила в дверь безногого и тут же услышала, как отодвигаются щитки на глазках у соседей.

– Открывайте, мать вашу раздери! Я же знаю – вы дома! Преступник! – крикнула я.

Дверь открылась, но не та, в которую я стучала.

– Извините, но его, наверное, нет дома. Тот полицейский уже проверял. – Голум снова влез не в свое дело.

– Да идите вы… молока выпейте. Я разве вас о чем-нибудь спрашиваю?

Я уже все поняла. Да, все! Никто не встал на мою сторону. Я не сошла с ума. Я знала, что происходит и как это называется. Мы смотрели такой фильм в клубе для пенсионеров. Названия я, разумеется, не помню, что в моем возрасте неудивительно, но там ясно говорилось, как устроены такие вещи. Я – жертва, и поэтому никто не хочет иметь со мной ничего общего. Все боятся, что сами станут жертвами преступления. Вот почему люди ищут объяснения случившемуся. Они хотят верить, что я заслужила это наказание, и произошедшее со мной – справедливо, а в остальном мире царит порядок и жизнь продолжается. Они не допускают мысли, что такое может случиться с каждым, а значит, угрожает и им тоже. Этого же никто не хочет. Никто не хочет и думать, что с ним может случиться что-то подобное. Всем хочется жить спокойно. Бабку обокрали, потому что она дура. Дело скверно пахнет, поэтому лучше не соваться. Еще нас заразит, и мы тоже станем жертвами.

Я им всем еще покажу. Да. Я им покажу.

Я вернулась к себе. Хватит церемониться, хватит просить о помощи. Пора брать дело в свои руки. Голум, криво повесивший мне дверь, забыл у меня кое-какие инструменты. Причудливую гнутую металлическую штуку – наверное, что-то сломанное – и странное приспособление с ручкой. Из тумбочки в прихожей я достала старый молоток, которым Хенрик забивал гвозди, чтобы повесить картины в гостиной. Спички, застиранные тряпки, дырявый чулок, солнечные очки, керосин.

Вот только супа поем – и в путь. Тьфу, гадость! Горелым пахнет. Что за день такой. Из-за этих придурков я испортила столько хороших овощей, да к тому же таких дешевых. Ну что за день! Ладно, пойду голодная – наверное, так в бой ходили с пустым желудком. Когда в животе время от времени раздается грозный рев, шансов на победу больше.

Я уложила в тележку все необходимое и выступила в поход. Тележка, у которой осталось всего одно колесико, скребла по земле. Чтобы запереть дверь, я прижала ее коленом; с трудом, но мне удалось справиться. Работал всего один замок. Неважно. Вряд ли меня обворуют дважды за один день. Я спустилась на лифте вниз и прошла через дворик, к помойке. Вот где самый настоящий парад вони. При обычной чувствительности к запахам там можно было находиться не более пятнадцати секунд. А человеку с тонким обонянием, вроде меня, следовало еще больше ускориться.

Тряпки, керосин, спички. Скрученный факел полетел в один из мусорных контейнеров. Содержимое бака – бумажки, пластик и прочий мусор – должно заняться.

Я бросилась через дворик назад.

На минуту я задержалась в подворотне – удостовериться, что мне удалось добиться желаемого эффекта. Поначалу ничего не происходило, и на меня нашло минутное сомнение. Что ж, недостаток опыта. Бывает. Однако вскоре я поняла, что все не так плохо. Из контейнера потянулись первые клубы белого дыма.

Я подняла взгляд на фасад нашего дома. Посеревший, где погрязнее, где почище. Окна все старые, как у меня, и два новых. На отливе одного окна топтались два голубя.

– Горим! Люди, пожар! Глядите! – выкрикнула я – не особенно громко, потому что вчера спала с открытым окном, и меня, наверное, продуло. Во всяком случае, на меня напала хрипота, которая разговаривать